Литературно-художественный альманах

Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.

"Слово к читателю" Выпуск первый, 2005г.


 

Выпуск третий

Изящная словесность

 Надо запретить абсолютно все слова. Исключить даже паузы.

Они слишком красноречивы. Молчание многозначительно.

Значит, следует запретить молчание…

Лешек Шаруга

Николай и Светлана Пономаревы

ГОРОД БЕЗ ВОЙНЫ

Наши дети будут жить при коммунизме.

Н. С. Хрущёв

1

Бом-м-м… бом-м-м… бом-м-м…, – доносилось сквозь тишину. Перед глазами стояла белая пелена, которая то вилась, как дым, то переливалась, как молоко.Голова была словно обтянута ядовитым жгутом. «Где я?» – подумалось краем сознания. Это самое сознание то концентрировалось на колокольном звоне, то на пелене, через которую стали проступать ка­кие-то очертания, но никак не хотело вспоминать, что произошло… Сашка попытался скон­цент­­ри­роваться на зрительных ощущениях. Звон прекратился. Сквозь туман проявился белый пото­лок с чуть заметной паутинкой в углу, и Сашка решил, что это казарма. Потом туман рассеялся… Это была не казарма, а совсем небольшая комната: возле кровати стояла тум­бочка, чуть дальше стол, табурет и ещё одна свободная кровать. За столом, склонив­шись над каким-то журналом, сидела толстая женщина в брючном медицинском костюме. Сна­­чала и женщина эта, не виданная раньше, и комната, и жуткий запах хлорки вок­руг существовали как-то отдельно, ничем между собой не связанные и ничего не зна­ча­щие. Потом вдруг сложилось: санчасть. Он в санчасти Корпуса. Значит, случилось что-то серьёз­ное, значит – он ранен. Сашка с трудом оторвал голову от подушки. Жгут на голове ока­зался всего-навсего марлевой повязкой. За окном садилось солнце и протяжно свистел ветер…

Лежать было неудобно, и Сашка попытался повернуться на бок, чуть не вскрикнув от боли, пронзившей половину головы. Пружинная койка под ним заскрипела. Женщина оторвалась от своего журнала и обернулась.

– Скажите, – с трудом выговорил Сашка, – зачем я здесь? Я ничего не помню. Меня ранили? Чем?

– Поговоришь с доктором, когда он подойдёт, – нехотя отозвалась она. – Я сообщу ему, что ты очнулся.

Сашка посмотрел, как она уходит, и закрыл глаза. Голова всё ещё болела. И лезла в неё всякая чепуха: вспоминались учения их роты в степи. Пятые учения за год. Зачем их вспоминать? Все кадеты выезжают на учения. Все пробегают то по дождю, то по жаре бесконечные километры. Иногда налегке, иногда – волоча на себе кучу ненужного груза. Конечно, выматываются, устают, добираются до нужного блокпоста почти ползком… Это нормально, так было всегда. Он к этому привык. Почему же он здесь? Что-то произошло на учениях такое, чего он не запомнил. Он ударился головой. Только как? Никаких предположений… Ничего, кто-нибудь придёт и всё расскажет. Илья придёт… Сашка отогнал наваливающийся сон. Почему же он сразу не вспомнил? Была буря. Пыльная буря, суховей с южных пустынь. Они с лучшим другом Ильёй отошли в сторону от блиндажей. В поднявшейся пыли ориентироваться было сложно. А дальше Илья подвернул ногу и захромал. Значит, он тоже здесь, только в другой палате, он расскажет завтра всё. От этого стало легче…

Сашка пролежал всю ночь, то приходя в себя, то опять проваливаясь в забытье. За окном так же ветрило, как и в степи. Под потолком от скачков напряжения мигала, то тускнея, то ярко вспыхивая, одетая в нелепый стеклянный плафон лампочка. Пару раз приходил огромный мужик в белом халате, ставил укол в вену и удалялся, не разговаривая с Сашкой, хотя тот и пытался расспросить про ранение и про Илью. А потом вдруг наступило утро. Ветер за стенами санчасти улёгся, и, как ни странно, прекратилось у Сашки изматывающее головокружение. Он смотрел в потолок и ждал, что же будет дальше. После ранений, если они случались в Корпусе, кадетов обычно отправляли в отпуск. Значит, он на неделю-другую попадёт домой. Это было приятно, как будто получил неожиданный подарок. Целая сентябрьская неделя свободы…

Колокол на улице пробил утреннее построение, и вскоре пришла толстая медсестра, заспанная и хмурая. Принялась менять Сашке повязку.

– Мне ещё долго лежать? – спросил он.

– Если захочешь, можешь потихоньку встать. Только из палаты не выходи.

Он встал, подошёл к окну, опёрся на подоконник. Оказалось, что палата находится на втором этаже: внизу был виден кусок двора, поросшего чахлой пыльной травой, кустик шиповника и плотный деревянный забор, опоясывавший Корпус по периметру. Гвардейский Корпус был самым престижным учебным заведением в городе. И был совершенно от города отделён. Отделён не только высоченным забором и предупреждающими табличками: «Территория Корпуса. Стой! Посторонним вход воспрещён!», но и общим осознанием того, что гвардия – элита. Что только тут, за забором, можно жить настоящей жизнью, сделать хорошую карьеру и принести пользу Главе. Городские мальчишки мечтали стать офицерами гвардии. Сюда брали лучших. Отсюда отчисляли за малейшую мелочь. Сашка учился в Корпусе уже второй год и знал здесь каждый клочок земли. Плац, казармы, учебное здание, склады, подсобки… Вот теперь и санчасть, в которой бывать не приходилось… Корпус строился очень давно для обучения парадного полка президента тогда ещё огромной федерации и выстроен был на совесть: здания до сих пор не ветшали и выглядели внушительно. Первые ученики засадили территорию Корпуса тополями и голубыми елями, и теперь это были могучие красивые деревья. Да, почти всё здесь было не так, как в измученном войной городе…

Сашка пожалел, что окно палаты не выходит на другую сторону. Тогда можно было бы посмотреть на утреннее построение и на то, как марширует по плацу очередная рота. Или как более взрослые кадеты демонстрируют приёмы самообороны…

Он отстранился от окна и, повернувшись к медсестре, которая собиралась выйти, спросил:

– А в какой палате Илья Яснов?

– Я не знаю, кого как зовут. Много вас привозят. Ищи сам, – сказала она сердито, – только не сейчас.

Сашка пожал плечами, добрался до кровати и лёг. Перед глазами расплылся чёрный штамп на сероватой больничной наволочке… Их рота, наверняка, сейчас на теоретических занятиях. Решают задачки по алгебре, или переводят куски текста из какой-нибудь книги легенд, написанной пустынниками. А он будет валяться здесь неизвестно сколько из-за того, что каким-то непостижимым образом прошиб себе голову… А Илья, может быть, уже и выписался из санчасти. Вправили ему вывих и вернули в роту. Интересно, успеет ли он, Сашка, вылечиться до конца сентября? Сегодня ведь уже восемнадцатое число. А с октября начнётся новый блок занятий. Обещали снайперскую стрельбу и маскировку… И скоро зачёт по языкознанию. Сашка вспомнил, что одолжил свой учебник по языку пустынников кадету из другой роты. А учебник у него хороший – не по стандартной программе, а по универ­ситетской. Мама покупала. Сашка вздохнул. Всё-таки лазарет – очень скучное место, особенно если не пускают в коридор…

За дверью раздался шум, и в палату ввалился плотный невысокий мужчина, седоволосый и с забавными усищами. Это был один из лучших тренеров Корпуса – капитан Григорий Краев. Обычно подтянутый и аккуратный, сегодня он выглядел взвинченным и растрёпанным. Оглядев палату, он, наконец, взглянул на своего ученика.

– Здравствуйте, господин офицер! – вскочил и поднял руку вверх в привычном приветствии Сашка.

– Сядь! – скомандовал Краев. Сашка, глупо улыбаясь, сел, а тренер опустился на табу­рет и негромко продолжил: – У нас с тобой несколько минут. Я спрашиваю – ты отвечаешь.

– А что, что-то случилось? – удивился Сашка. – Нас повезут на войну?

– Нет, пришёл бы я из-за этого… – Краев нервно поводил рукой по волосам, как будто решая, стоит ли разговаривать или прямо сейчас повернуться и уйти, и, наконец, выпалил: – К тебе приходили из Управления Безопасности?

– Нет, – только успел вымолвить Сашка.

– Значит, придут. Как только медики им доложат, что ты оклемался. Придут или вызовут к себе… Не знаю, как там сейчас принято. Так вот… Я хотел тебе сказать – мне всё равно, что вы там с Ясновым задумали! В любом случае это бред и детство. Главное – ни в чём не признавайся. Понял?

Сашка смотрел на капитана большими бессмысленными глазами и ничего, совсем ничего не понимал. Краев это увидел.

– Ты вообще помнишь вчерашний день? Учения? – спросил он уже гораздо медленнее.

– Да, мы с Ильёй заблудились. Была буря… Подвернул ногу… – Сашка мучительно пытался вспомнить что-то, что являлось ключом к непонятным словам Краева, но ничего не вспоминалось. – Потом что-то ударило по голове…

– Не что-то, а Яснов. Это он ударил тебя, а потом убежал на юг. Его ищут, но до сих пор не поймали. Так что, выходит: Илья Яснов – дезертир и предатель города. Понял?

– Илья? – внутри у Сашки похолодело. – Он не мог убежать. Не может быть! Он ведь хромал…

– Ты ж не маленький, – невесело усмехнулся Краев, – всё понимаешь. Илья оказался предателем. Теперь его будет искать Контора. Знаешь это заведение? Не рекомендую туда попадать. Они найдут Яснова и расстреляют. Но это уже его беда. Сейчас я тревожусь за тебя…

Сашка молчал. Бежать в бурю через степь в другой город! Это не просто предательство, это самоубийство! Зачем Илье бежать?

– У тебя есть только одна зацепка, – Краев прикоснулся пальцами к повязке вокруг Сашкиной головы. – Ты пытался его задержать – он ударил тебя камнем. Ты кровью смыл подозрения…

– Я не пытался его удержать! – выдохнул Сашка. – Он никуда не собирался, правда! Мы отстали от группы из-за его ноги! А потом…

– А потом он ударил тебя, чтобы ты ему не мешал дезертировать, – чётко сказал Краев. Потом поднялся и добавил тише: – Ему ты теперь ничем не поможешь. Думай о себе. Допрос следователя из Конторы – не шутки…

Краев ушёл, как будто не хотел, чтобы его видели в санчасти, а Сашка остался один. Наедине со странными и страшными словами про дезертирство. Сказанное капитаном было настолько невероятным, что даже думать об этом было сложно. Как будто заявили Сашке, что мир вдруг перевернулся или что он сам вовсе не Александр Ерхов, а совсем другой человек. Сашка встал и снова подошёл к окну. Как будто вид из него мог что-то прояснить. Хотя и в самом деле – мог. Всё на прежних местах, значит, мир не рухнул. А раз так, то и Илья не может быть дезертиром. В самом деле, почему вдруг все решили, что он куда-то убежал? Наверняка, это ошибка. Илья заблудился. Да мало ли что в такой буре могло слу­читься. С чего взяли, что Илья его ударил? Он, Сашка, этого не помнит. А ведь он не слепой и не сумасшедший, чтобы не заметить, что на него напали. Сашка потрогал повязку. Голова почти не болела. Это было ещё одним доказательством того, что Илья его не бил. Да окажись у него в руке камень, да стукни он этим камнем человека в висок – неужели не убил бы?

– Санёк!

Сашка опёрся на подоконник и заметил то, на что, занятый своими мыслями, не обратил внимания – на газончике внизу стояли его приятели: Василь, Макар и Вовка. Сашка подёргал шпингалеты и распахнул окно.

– Нас исключают, – крикнул Вовка, – всех, кто был вчера в нашей команде, переводят рядовыми в бронечасть. Это на южной окраине. В Корпусе такой шорох! Офицеров опрашивают, везде обыски!

– Всё из-за Яснова, сволочи! – добавил Макар.

– А меня? Меня никуда не переводят?

– О тебе молчат. Может, оставят кадетом. Вон как тебе от этого психа досталось! Небось, больно?

– Больно, – пробормотал Сашка. – А что, Яснова не нашли?

– Нет. Вчера вертушки поднять не могли из-за ветра, только сегодня полетели. Да за ночь куда только не удерёшь! Санёк, ты слышишь?

Но он уже не слышал – он сел на кровать, обхватил колени руками и закрыл глаза. Неужели всё – правда? Неужели Илья действительно убежал?…

– Тебе кто разрешил окно открывать? – ворвалась в палату толстая медсестра и тут же заругалась на мальчишек: – Пошли вон, идиоты, не видите надпись: «Не шуми»!

Голос у неё был визгливый и раздражённый. Она грохнула створками так, что стекло зазвенело, и повернулась к Сашке:

– Тебя выписывают. Форма в приёмнике. Спускайся на первый этаж…

На первом этаже, в крохотной каморке, дежурный кадет-первогодок выдал Сашке его форму. Сашка кое-как натянул гимнастёрку со следами крови на воротнике и посмотрел в зеркало. Вид у него был теперь абсолютно не гвардейский: лицо бледное, чёрные глаза лихо­ра­дочно блестят, да ещё марлевая повязка вокруг выбритой головы. Сашка вздохнул, щёлкнул каблуками и заученным жестом отсалютовал отражению. Получилось так дурно, что передёрнуло…

В приём­нике врач, не отрываясь от заполнения бумаг, сообщил, что кадету Ерхову срочно велено явиться в кабинет начальника Корпуса.

– Вообще-то выписывать тебя рано, но есть такое распоряжение, – он отложил карандаш и подал Сашке стеклянный флакончик, – будешь пить эти таблетки утром и вечером, повязку поменяешь завтра. Конечно, лучше бы тебе полежать, но раз уж такое дело… Давай, держись.

Сашка сунул таблетки в карман и вышел на улицу. Неужели его тоже переведут рядо­вым в бронечасть? В команде вчера были десять человек. Как можно выгнать сразу всех?

Стоял тёплый сентябрьский день, в воздухе носились паутинки, и пахло хвоей. Сашка медленно пошёл в сторону административного здания. Форменные сапоги бухали по асфальтовой дорожке и казались невероятно тяжелыми, воротничок жал гор­ло, Сашка мигом взмок и страшно устал… И всё-таки он верил, что ничего плохого случиться не может. Он ведь не виноват. Это сразу понятно. Значит, всё будет хорошо.

2

В администрации было душно и людно. Сновали по своим делам секретари в отутюженных разноцветных костюмах, приноси­ли документы офицеры в мундирах цвета хаки. Сашка присел в уголке и закрыл глаза, отстраняясь от человеческого круговращения. Вспомнилось, как больше года назад он сидел на этой же скамейке. Его привёл знакомый отца, поса­дил у окошка, а сам исчез в кабинете начальника. Сашка был тогда ещё малолетним – ходил в гимназию, дома из глины замок лепил, а об армии даже и не мечтал. Да и мама считала, что хватит уже в семье военных и её сын должен закончить университет. Даже факультет ему выбрала – медицинский. А он не возражал – медицинский, так медицинский. А потом, в странно душный для мая день, когда город был буквально придавлен серыми мрачными тучами, а воздух, казалось, не двигается, отец с работы не вернулся. Пришли какие-то люди в парадной офицерской форме, что-то долго объясняли маме на кухне, а Сашка стоял у закрытой двери и мучился от неизвестности… Отец погиб, защищая жизнь Главы. Вместо отца у Сашки теперь был только серый камень на офицерском кладбище. Того, кто стрелял в Главу, тут же поймала Контора. Только изменить это ничего не могло. И Сашке оставалось только недоумевать: как в их городе, лучшем из всех городов, мог появиться такой сумасшедший… Своей смертью отец заслужил венок, возложенный Главой на его могилу, и возможность для своего сына быть принятым в гвардейский Корпус. Об университете теперь не могло быть и речи.

Сашка приоткрыл один глаз – над ним наклонилась пожилая женщина.

– Тебе что, плохо? Ты к кому пришёл?

– Я к господину полковнику. Кадет Ерхов Александр.

– Сейчас сообщу, – женщина быстро ушла.

Сашка опять погрузился в воспоминания. Тогда, год назад, из кабинета тоже вышла женщина. «Хорошенький мальчик» – сказала она про него, как про куклу. Даже противно стало… Но, видно, она оказалась права, раз взяли Сашку именно в парадную роту.

«Тебя приняли, – сказал знакомый отца. – Не подводи!» И он не подводил…

– Ерхов, проходи! – крикнули из кабинета.

Кроме начальника Корпуса, полковника Белова, в кабинете находился Краев и незнакомый Сашке худой мужчина в сером костюме. Лицо у незнакомца было желтушно-измождённое, и посмотрел он на Сашку так, как будто тот является его личным врагом и виноват во всех его несчастьях.

– Садись, Ерхов, – полковник кивнул в сторону свободного стула у стены.

Сашка сел.

– Да-а, – протянул незнакомец, – бардак в вашем учебном заведении, господин Белов. И хуже всего, подозрительный бардак. Вы нам всё Управление на уши поставили своими сопливыми перебежчиками…

Краев чуть слышно кашлянул.

– Ну, займёмся делом, – незнакомец вновь посмотрел на Сашку, – я следователь из отдела дознания Управления Безопасности. Ты – Ерхов Александр?

– Да, – выдавил Сашка.

Следователь порылся в лежащей перед ним коричневой папке и стал зачитывать:

– Возраст – пятнадцать лет. Отец, Ерхов Александр, полтора года назад геройски погиб, защищая жизнь Главы; мать, Ерхова Клавдия, учительница в младшей школе, проживает по улице Братская, дом 8, квартира 6. Всё верно?

Сашка кивнул.

– У тебя и дед герой был?

– Да.

– Вот так… А ты, значит, предатель.

Внутри у Сашки похолодело.

– Я не предатель! Это ошибка.

– А я тебя ещё ни о чём не спрашиваю, – рявкнул следователь. И перевёл взгляд на Краева: – Совсем личный состав распустили. Я что сюда, за его оправданиями пришёл? Такой позор на Корпус, а все ведут себя, как будто ничего не произошло…

Сашка смотрел то на Краева, то на полковника. Те молчали и, похоже, вступаться за него не собирались. Краев рассеянно вертел в пальцах неприкуренную сигарету. Следователь встал, подошёл к Сашке вплотную и, наклонившись, спросил:

– Ты, сын героя, ты вообще соображаешь, во что ты вляпался?

Сашка вжался в спинку стула.

– Давно Яснов собирался в Бельск?

– Не знаю.

– Это не ответ.

– Да я правда ничего не знаю! – Сашка с ужасом смотрел на следователя. – Мне Илья ничего не говорил!

– Понятно, – процедил следователь. – Мальчик решил задурить голову трём взрослым мужикам разом. Думает: соврёт и его отпустят… Думает: сможет и дальше спокойно учиться в Корпусе. А честь будущего офицера для него, видимо, пустой звук!

– Никак нет!

– Нет? – следователь приблизил своё лицо к Сашке настолько, что тот почувствовал его дыхание. Пахло от следователя дешёвыми сигаретами и чем-то сладковатым. Сашку затошнило. – Знаешь, что бы на твоём месте сделал человек, дорожащий воинской честью? – он сделал паузу и выдохнул: – Пустил бы себе пулю в лоб!

В кабинете повисла нехорошая тишина.

– Ну, теперь я хочу услышать от тебя что-то более стоящее, чем «я не виноват», – следователь вернулся на своё прежнее место за столом. – Итак, с кем чаще всего общался Яснов, кроме тебя, и кому он мог выдать свои планы?

Сашка подавленно молчал. Голова кружилась, мысли лезли одна на другую и никак не давали возможности ухватиться за какую-нибудь конкретную.

– Ерхов, тебе задали вопрос, – подал голос полковник.

– Он… – Сашка запнулся. – Яснов дружил только со мной. Он был из приюта, у нас тут не любят приютских…

– Кадеты не любят, или тренера тоже? – заинтересовался следователь.

– Нет, тренера нет… Тренера ко всем нормально…

– К примеру, тренер ориентирования? Вот он, перед тобой, – следователь кивнул на Краева. – Скажи при нём, как он относился к кадету Яснову? Плохо?

– Хорошо.

– А почему хорошо? Он выделял его из остальной массы кадетов?

Сашка кивнул, потом помотал головой и беспомощно уставился на Краева.

– Да, – сказал тот, не переставая крутить сигарету, – я выделял Яснова. И выделял Ерхова. Они способные ребята, и их трудно не выделять.

– Господин капитан, – внушительно проговорил следователь, – я сейчас задаю вопросы Ерхову, а не Вам. А Ерхов почему-то не хочет оказать мне помощь. Он всё время ожидает подсказки от Вас. Это можно рассмотреть как организованную вредительскую группу. Кто-то ведь внушает кадетам, что можно отправиться во вражеский город. Не сами же они до этого додумались, верно?

– У нас в Корпусе нет вредителей, – сказал Краев.

– Значит, они есть за пределами, – гаркнул следователь. – Яснов ходил в увольнения?

– Как все. Раз в месяц на два дня.

– Куда он уходил в последний раз?

– И в последнее, и во все предыдущие в этом году увольнения он уходил вместе с Ерховым к нему домой, – сказал Краев.

– Да, Ерхов… Куда ни глянь, везде всё сводится к тебе, – следователь вытащил из кармана блокнот, карандаш и стал что-то туда записывать. – Твоя вина настолько очевидна, что и доказывать нечего…

– Подождите, – вмешался Краев, – какая вина? Яснов ударил его по голове, чтобы он не мешал ему покинуть район учений. Если бы Ерхов был виноват, они бы ушли вместе…

Следователь посмотрел на него ледяным взглядом.

– Вы ведь не дознаватель. Вы всего лишь тренер по ориентированию. Даже, вернее сказать, бывший тренер… А про удар по голове разговор отдельный. Слишком уж аккуратно стукнул. Знаете, чтобы и не убить, и подозрения отвести… И потом, так не бывает, чтобы человек вынашивал план и никто вокруг ничего не знал. Тем более Яснов не сверхшпион какой-то и не сумасшедший,  чтобы раз – и убежать без подготовки. А что касается Ерхова… Если ему друг-предатель дороже карьеры, учёбы в Корпусе, выбор его. Посадить бы его по-хорошему в наше Управление, да улик маловато. Впрочем, я надеюсь, в гвардии он не задержится…

– Не отчисляйте меня, – прошептал Сашка, – я ни в чём не виноват.

– Ты, может быть, и нет. Но вот друг у тебя – враг города. Вот в чём беда-то… – следователь встал, спрятал блокнот в карман и кивнул полковнику: – Полагаю, на сегодня мы с Вами закончили. Если будет необходимость, кадетов будем вызывать. Всего хорошего.

Он вышел. Несколько секунд в кабинете было мертвенно тихо, потом полковник приблизился к столу, взял в руки папку, открытую следователем, и почти по слогам сказал:

– Твои документы, Ерхов. Ты отчислен. Казённое имущество сдай на склад.

– Вы его никуда не переводите? – спросил Краев.

– Чёрный штамп в личное дело. В профессиональной армии предатели ни к чему. Может быть, отряды гражданской обороны или штурмовые отряды…

Всё вокруг Сашки завертелось. Он вцепился руками в сиденье. Краев взял из рук полковника папку и почти выволок Сашку в коридор.

– Ничего, – сказал он, – ещё ничего не потеряно. Насчёт чёрного штампа тебя просто пугают. Пара лет – и можешь попытаться поступить в танковое училище, или в вертолётчики, – потом внимательно посмотрел на Сашку, – или вообще получишь гражданскую специальность. Так даже лучше. Ты у матери один. Зачем платить за учёбу там, где тебя в любую минуту пристрелят…

– Пристрелят? – Сашка поднял на Краева глаза. – Я сам должен застрелиться. Все теперь будут считать меня предателем.

– Не все, а Контора. Если бы стрелялись все, кого они подозревают, в городе жителей бы не осталось. Понял? Пошли.

Они вышли на улицу. Территория Корпуса выглядела как обычно: ели, дорожки, плакат: «Мы – на защите города». Жизнь в Корпусе, уставная, чётко расписанная, продолжалась. Роты маршировали в столовую и из столовой. Мимо Сашки и Краева то и дело проходили кадеты, вскидывали руки в приветствиях и спешили дальше. Сашка смотрел на кадетов, деревья, здания и думал, что никакой жизни, кроме этой, себе и не представляет. Как можно вдруг оказаться дома? Там, где он почти не бывал за последние полтора года. Что он будет делать? На учёбу в университете у них нет денег, а никакой профессии он не обучен. Его даже в мастерские не возьмут. А что будет с мамой? У мамы больное сердце, она вообще может не пережить, что его отчислили…

– Ты меня слушаешь? – откуда-то сверху донёсся голос Краева. – Я говорю: держись. В жизни бывает всякое. Может, оно и к лучшему повернётся. Как знать…

Продолжение>>